"Выходцы". РИ по отблескам Этерны.

[grin-go]

Игра удалась. Пожизневого отчета нет и не будет, я слишком там, чтобы его осилить.
Спасибо мастерам и всем игрокам. Вы мне дарите сказки, вы прекрасны.

Игровое.

Читать. Много.

Багерлее не сразу отпускает своих пленников. Лихорадка, ставшая почти привычной, не дает мне уснуть, а когда я все таки засыпаю, усталый и измученный, приходят кошмары. Раз за разом одни и те же вязкие, как раскаленный воздух, дурные сны: серые стены, губы, пересохшие от соленой воды, и гитара без струн. И это не самое скверное. Чьи-то тонкие руки, трепещущие ресницы, сбивчивый шепот, зовущий, жалобный, алые капли на побледневшей коже, и ничем не помочь... Я просыпаюсь с воплем и долго не могу понять, что шум в голове - это всего лишь дождь, барабанящий в окно гостиницы. Я надеюсь, что Марсель, несомненно, вскочивший с постели в соседней комнате, никогда не станет трепаться на каждом углу о том, что герцог Алва орет по ночам, просыпаясь в холодном поту, и просит только одного - воды.
Я устал. Я хочу хоть ненадолго избавится от этой треклятой головной боли. Я хочу залезть в самый дальний, самый пыльный угол древних развалин, необъяснимо и неотвратимо зовущих, манящих, обещающих хотя бы одну ночь без сновидений...

Стол, свечи, голоса. Шумно и весело. Гитара в моих руках. Под пальцами нежно трепещут живые струны. Лица сливаются в невнятную сверкающую дымку, их трудно различить, но все они, безусловно, знакомы. Марианна, прекрасная хозяйка вечера, просить меня петь. Я редко пою для женщин, почти никогда, но сейчас мне хочется самому. Мелодия путается в отблесках пламени свечей, и мне становится почти хорошо. Почти, потому что едва уловимое ощущение неправильности настораживает, заставляет резко вскинуть голову на невинное предложение хозяйки:
- Я Вам погадаю.
- Это новое развлечение в светских кругах? - для меня не новое. Бесполезное и обидное. Только пугать несчастных предсказателей чужого, мнимого счастья.
- Весьма забавное. Я вытащу для вас карту.
На стол ложится аркан. Мне плевать на картинки, и совершенно не наплевать на то, что в темноте коридора напротив я вижу...
- Вас ждут, - еще успеваю обратить внимание на изменившийся голос баронессы, на проскользнувшие и исчезнувшие холодные нотки издевки, но мне уже не до них.

Он ждет меня. Он зовет, а я иду следом, путаясь в сумрачных коридорах, которых нет и никогда не было ни в салоне Марианны, ни где бы то ни было еще. Он зажигает свечи в зале, множество свечей, они шевелят желтыми языками, и мрак вжимается в стены, скалится по углам. Шумит дождь, сквозь эту зыбкую пелену продирается и настойчиво лезет в уши старая мелодия, стирая границы реальности. Сон, это сон. Очередной кошмар. Сейчас он упадет и снова умрет на моих руках, снова повторится безысходный ночной ритуал, я проснусь и попрошу воды. Но морок не исчезает.
- Юстиниан, - хрипло и тяжело. Это мой голос? - Тино, это правда ты?
Он молчит. Он такой же, каким я встретил его впервые, и совершенно другой. Прошлое не вернуть и не исправить. Это очень простой закон. Ты убит по моей вине. Ты смеялся, ты до последнего не верил в дурное, неужели ты правда считал, что тот злополучный портрет - всего лишь месть отвергнутой любовницы? Нет, это уже враги, настояшие, хладнокровные. Мои. Ты убит по моей вине.
- Сядь, - твой голос заставляет меня вздрогнуть и машинально опуститься в кресло. Ты протягиваешь мне бокал. - Выпей. Прости, ты должен выпить. Я не хотел, но...
Сейчас я сделаю, что угодно, только чтобы продлить эти минуты. Ты говоришь со мной.
Делаю глоток.
Горло сводит, моментально начинает саднить прокушенная губа, я не могу сдержать сдавленного хрипа. Соленая вода. Проклятая соленая вода!
- Ты...
- Прости, Росио.
У меня позорно дрожат руки. И ноги - ватные. Хочу встать и не могу, сон, кошмар. Отпусти меня.
А ты опускаешься на колени и тянешься к застежке моего камзола. Лицо обдает жаром, я отшатываюсь. Если это игра моего горячечного сознания, то она мне не нравится. Но ты настойчив, и я позволяю себя раздеть. С шелестом дождя приходит усталость, с каждым раскатом грома за окнами возвращается головная боль. Не уходи. Побудь со мной еще немного. Дай мне посмотреть в твои глаза.
- Забери меня отсюда... - шепчет сбивчиво. Что я могу ответить? Что я могу сделать сейчас, даже не понимая сон вокруг меня или явь? Что я могу сказать, гладя в твои глаза, полные жалости к себе и ко мне? Я перебираю твои волосы и лгу. Так же, как лгал в каждом кошмаре, когда ты умирал у меня на руках. Что все будет хорошо, что я спасу тебя, что мы еще съездим с тобой в Кэналлоа...
- Обещаешь?
- Обещаю.
Конечно обещаю. Только не прерывай этого сна.


Но ты уходишь. И вместе с твоим уходом иллюзорность разлетается на куски, приходит удивительно четкое осознание - не игра воображения, не сон. Мистическое, непознанное, но, несомненно, настоящее, прячется во мраке по углам.
Они приходят по одному. Их так же закручивает в вихре неразборчивых воспоминаний, судьбоносных решений, ошибок, которые не исправить, подлостей, которые совершены и добрых дел, до которых не дошли руки..
Четыре повелителя. Четыре пленника.
И она. Тварь в облике знакомой женщины. Мерзко смотреть, как гримаса злобы искажает хорошо известное вам всем лицо. Такие твари мне хорошо известны. Они любят играть и заключать сделки. Она смеется, она издевается. Она просит назвать имя того, кто сможет уйти отсюда. Живым.
Альдо Ракан.
Юстиниан Придд.
Вот они стоят, умершие, но - живые. Правило очень простое: четыре Повелителя, одно имя. Фарс. Нелепый фарс. Но я еще надеюсь тебя спасти, Тино, слышишь?

Им предложили правила игры, и они играют.

Наследник Эпине. Ничего не понимает, но держится неплохо. Он хочет ответов и немедленно. Он налетает с разгона, как конница под уклон. Он так идиотски честен, так искренне хочет спасти всех.. И так предан своему другу, что у меня сводит зубы.

Вот он, его друг. Самозваный король своих же собственных фантазий. Пытается обвинить меня в том, в чем я уже давно обвинил сам себя. Но не ему меня упрекать. Мне тяжко на него смотреть, но я кривлю губы в ухмылке. Я ненавижу его за каждый день в Багерлее, когда он стоял и молча смотрел на меня из дверного проема... Мне плохо, но он об этом не узнает. Много чести.

Мой бывший оруженосец. Мальчишка с глазами побитого щенка. Я зол на него. И на себя. За то, что мне его так жаль, за дурацкое желание помочь.

Валентин Придд. Так похож на брата. Только глаза - холодные, а у Тино они лучились теплыми искрами. Как же тебя искалечили, мальчик. Но моя помощь тебе не нужна. Ты справишься сам. Ты прекрасно знаешь, что делать. Твои слова вырывают меня из лап разыгравшегося воображения, и я благодарен за это. Ты расставляешь все по местам лучше, чем я смог бы сделать это сам. Прошлое не вернуть. За прошлое не стоит цепляться.

Поэтому я выхожу из игры. Я просто еще немного побуду с тобой, Тино. Твои руки такие теплые.. У меня есть немного времени.

Нас водят кругами. Нас заманивают в ловушки слов. Нам показывают карточные картинки и говорят, что это будущее. Я не верю. Не верю даже в тонкую фигурку пепельноволосой женщины, охваченную пламенем. А вот Ричард - верит. И боится. И почти кричит, когда его утягивают в темноту. Я машинально срываюсь следом и падаю - ноги не слушаются. Глупо. И стыдно.
- Что с Вами, Алва? - это Эпине.
- Вы никогда не видели людей, не способных ходить? - ударить словом, потому что по-другому не заслужил. Иди и помоги этому мальчишке, который моей помощи никогда не примет.

Повсюду разбросаны обгоревшие обрывки писем. Одно попадает мне в руки: "...умер... нет никаких сомнений... ручаюсь головой... я сам закрывал ему глаза". И дата. Вчера. По спине пробегает позорный необъяснимый холодок, но я давлю его, потому что ощущаю перемену. Тварь разозлилась. На тебя, Тино. А ты меняешься на глазах. Исчезает загнанность, тупая безысходность во взгляде, ты выпрямляешься, словно у тебя внутри стальной стержень. Ты смеешься, и я смеюсь вместе с тобой. Таким я тебя помню. Я пью вино из твоих рук, ловлю губами алую струю, и мне становится хорошо. У нас все еще есть время.

Но Тварь бесится. Тварь требует ответа.
Мне кажется, что воздух раскалился. Плачет девочка, ее-то зачем притащили сюда? Мой оруженосец, бывший оруженосец, давит сухие рыдания. Мне его жаль, до отвращения жаль. Осторожно касаюсь взъерошенного затылка - погладить по волосам. Вскидывается. Не верит. Ни мне, ни себе, никому.

Я все еще пытаюсь найти объяснение происходящему и выйти из положения с наименьшими потерями. Не проиграть, если победить невозможно. Но кто-то протягивает мне еще один обгоревший обрывок - недостающий кусок уже прочитанного мною письма. На этом клочке - только имя. Мое. "Я сам закрывал ему глаза".
И вот тогда мне становится смешно. По-настоящему смешно. Потому что меня обманули. Нас всех обманули. Умереть дважды нельзя, но умерев, не вернешься обратно. Отсюда - два выхода, но меня давно уже не интересуют проторенные дороги. Я привык ходить непроходимыми путями. Мне смешно от безысходности и от нелепости стараний, но кое-что еще можно сделать. Жить здесь и сейчас.
Альдо приносит мне бокал, и я, не задумываясь, пью. Соленое вино. Или яд? Меня выкручивает, но веселье никуда не уходит. Я последний раз безбожно пьян.
Я называю Ричарда Окделла. Удивлен? Глупый мальчишка, мне нужно одно только слово, один знак, что ты хочешь жить, любишь жить так же, как я, мне нужно хоть на мгновение поверить, что я чему-то смог тебя научить. Я сжимаю его руку, вырывается, но силы не те, я жду. Скажи, что тебе страшно и одиноко, но ты хочешь жить, и я без колебаний шагну вместо тебя в ад. Или куда там попадают грешники? Не говорит. Это его слабость. А меня с детства учили быть нетерпимым к слабостям - ни к чужим, ни к своим. Моя слабость - Юстиниан. Я вижу, как он меняется в лице, и отвожу взгляд. Я пережил это много лет назад, а больше не будет ничего. Прости, Тино.
Жертвуйте собой ради других, Робер, сейчас это как нельзя кстати. Жертвуйте. Вам за это воздастся. А мне это уже не нужно.
С Леворуким мы как-нибудь сочтемся.

Ваш Росио.